ГЧ [Генератор чудес] - Юрий Долгушин

— Не бойтесь, Тимофей Павлович, я уже проверил. Лампы хорошо работали, оправдали мои конструктивные расчеты полностью.

— А газ? — удивился Храпов.

— Газ появился на высоком режиме и не сразу. Расчет тонкий.

— Думаешь, расчет?

— А чёрт его знает… Может и случайно ошиблись, а может — и сознательно. Вот, мол, опять та же история, значит не зря тогда пресекали эту затею… Все закономерно, Тимофей Павлович, единственное новое у нас — лампы, вот по ним и бьют.

Храпов задумался, покачал головой.

— И что это всегда: как новое, так и начинается…

— Закон природы, Тимофей Павлович, новое всегда входит в жизнь с трением…

— Теория, Николай Арсентьевич… Какое тут «трение»! Я понимаю, когда есть основания не верить, сомневаться в методе, в расчетах. Но он даже не пытался проверить. Гадит, чтобы поднять свой престиж, выслужиться! Жульничество простое, больше ничего!

— Жульничество, верно. Но не так все просто, Тимофей Павлович. Я знаю эти дела. Витковский тут — пешка, исполнитель. Руководят им другие, более солидные силы из научных сфер, которые, поверьте, давно разобрались в ценности нашего нового. Не любят они, когда что-нибудь дельное появляется не от них — признанных столпов теории, — а помимо них, от каких-то никому неизвестных Тунгусовых… Да и — что сказать, обидно, конечно.

— Вон что! Кто же это?

— А не знаю. И не стоит нам даже интересоваться ими. Хватит с нас Витковского — главного исполнителя.

— Ах, сук-кин сын… А ведь какой хороший стал! Теперь понятно: маскировка… Слушай, Николай Арсентьевич, — Храпов вдруг заулыбался, — пожалуй, козыри-то сейчас все у нас. Мы их игру знаем, ну и оставим в дураках, ей-богу! Теперь только надо точно играть. Игра будет такая: мы — робкие, наивные; к наркому идти снова не собираемся и Витковскому верим. Они убеждены, что заманежат нас на лампах. И пусть! Тут мы будем играть в поддавки, чтобы они не придумали какого-нибудь нового, неожиданного подвоха, не помешали бы в чем другом. А пока они будут мудрить с лампами, мы спокойненько, но не мешкая, достроим всю машину. Вот тогда и тяпнем — к наркому, покажем ему все каверзы, какие они успеют придумать. Ох, и трахнет же он тогда по этому дяде — мокрого места не останется! И лампы будут в два счета. Ведь будут, он нам поверит!

— К-конечно, поверит, мы же не обманываем, — согласился Николай посветлев. Перед ним снова простерлась голубая даль.

— Спешить надо с машиной, — заключил директор. — Темпы решают все!

Через несколько дней произошло событие, по-видимому, предрешившее исход борьбы.

Около полудня Храпову позвонил секретарь наркома и попросил немедленно направить к нему инженера Тунгусова, по возможности, со всеми материалами о его генераторных лампах.

Минут через двадцать после этого разговора Николай вошел в приемную. Секретарь тотчас встал, сказал: «идемте», и без доклада открыл перед ним дверь в кабинет. Было ясно, что он действует по заранее полученным инструкциям. Уже это насторожило Николая.

— Пожалуйста, Николай Арсентьевич, — сказал нарком таким нейтральным, будничным тоном, словно приглашал одного из своих постоянных сотрудников, с которым только что виделся.

Николай все это заметил и учел; нарком был не один. Из-за спинки кресла выставлялась голова с круглой, будто циркулем обведенной, лысиной на макушке и узкие обвисшие плечи.

— Вот это и есть тот инженер, о котором я говорил, — сказал нарком голове. — Ламповик. Познакомьтесь, Николай Арсентьевич, это профессор Акулов, слышали, конечно…

— Как же… Читал, знаю труды профессора… — Теперь Николай понял почти все. Человек, поднявшийся с кресла, длинный, весь вытянутый, будто прокатанный под валками блюминга, был известным авторитетом в электронике. Правда, собственных творческих достижений у него не было, но имя его часто мелькало в специальной печати — он деятельно «участвовал», рецензировал, реферировал, выступал, консультировал, компилировал, популяризировал…

— Товарищ Акулов был на ламповом заводе по своим делам, — продолжал нарком, — и случайно познакомился там с одним заказом на генераторные лампы, которые, по его мнению, спроектированы неграмотно. Профессор счел долгом предостеречь меня, поскольку мы встретились по его делу. Вот я и решил вызвать вас… Кстати, профессор, кто там обратил ваше внимание на ошибку? И почему они не опротестовали заказ?

— Ошибку нашел я сам, случайно, — низко в нос загудел, как из бочки, профессор. — Увидел на столе рабочие чертежи, ну, глаз наметан, заметил сразу… Проконсультировал. Фамилий, к сожалению, не запомнил, люди ведь незнакомые… Кажется, теперь собираются протестовать.

Николаю стало ясно: нарком отдавал ему этого профессора на растерзание. Ладно!

— О каких, собственно, лампах идет речь? — спросил он.

— Генераторные, ультравысокочастотные.

Николай вытащил из портфеля синьку, развернул.

— Эти?

— Позвольте… кажется… да, они самые.

— Так. Что же вы тут находите?

— Как! — профессор почти возмущенно воззрился на Николая. — Вы хотите, чтобы мы занялись разбором здесь, сейчас, мешая народному комиссару?! — он вытащил из кармана часы. — Наконец, и я не располагаю…

— Ничего, ничего, — перебил его нарком. — Я прошу вас немного задержаться. Мне очень важно выяснить этот вопрос сейчас.

— Итак, профессор, — спокойно сказал Николай.

— Хорошо-с, — прогудел тот, нервно надевая снова очки. — Я только сформулирую основное. Такая лампа работать не может. А если и будет работать, то лишь при слабом режиме и с ничтожнейшим КПД. Профан, который ее конструировал, допустил элементарную ошибку. Ну вот смотрите. Согласитесь, что при таком расположении электродов, как здесь, — длинные, как сосиски, пальцы обеих рук профессора причудливо сплелись над схемой, изображая электроды, — неизбежно возникновение так называемой паразитной емкости!

— Несомненно, профессор. Вы абсолютно правы! — с утрированным восторгом поддакнул Николай.

— Ну, вот видите! А паразитная емкость — вредное явление, парализующее генерацию. Борьба с ним представляет основную задачу в современной электронике.

— Так… А знаете, профессор, есть такое растение — белена. Очень вредное явление природы; вызывает отравление, галлюцинации, умопомрачение, даже смерть. Или, скажем, плесень. Или ядовитая змея, — чего вреднее! А вот люди изучили, овладели этими вредными явлениями и превратили их в источники могучих средств для лечения болезней. А трение! Ведь борьба с ним «представляет основную задачу» на протяжении всей истории техники. Но не будь трения, мы не имели бы транспорта, да и ножками не смогли бы передвигаться по земле…